19.02.2011 Носовский Сергей Павлович
В 1961 окончила Литературный институт им. А.М.Горького, из которого двумя годами раньше была исключена ввиду «нарастания вредных тенденций в ее творчестве». «Революция сдохла, и ее труп смердит», – так, по свидетельству Е.А.Евтушенко, сформулировала свою позицию Мориц на студенческой вечеринке в 1954. В 1963 в журнале «Юность» было опубликовано стихотворение Мориц, посвященное памяти Тициана Табидзе, которое, согласно комментарию Евтушенко, «вызвало гнев в ЦК, но не очень понравилось своей жесткостью и многим либералам». Этот эпизод может считаться ключевым для характеристики жизненного, общественного и художественного поведения Мориц, ее взаимоотношений с литературной средой. Неприятие тоталитаризма носит у Мориц глубоко индивидуальный, личностный характер, мотивируется прежде всего эстетическим отталкиванием от социального зла, порождаемого стадной глупостью и бездарностью: «Кто это право дал кретину / Совать звезду под гильотину?» При этом гневные филиппики Мориц часто адресуются и безликим носителям «прогрессивного» мышления, любителям примитивной злободневной лирики, которая, согласно одной из гипербол Мориц, – «палач поэзии первичной».
Доминанта поэзии Мориц – динамичное и многоаспектное сравнение-сопоставление жизни и творчества. Искусство – неотделимая и незаменимая часть бытия, равноправная по отношению к природе и человеку, не нуждающаяся в оправдании внехудожественными целями: «О жизни, о жизни – о чем же другом? / Поет до упаду поэт... Ведь не на что больше поэту смотреть / И не над чем больше парить!» Окружающий мир предстает здесь как результат напряженного творческого усилия («Я цветок назвала – и цветок заалел...»), которое по своей сути тождественно самым органичным проявлениям человеческой натуры («Я дитя назвала – и оно родилось...»).
Характер лирической героини Мориц отличается резкой очерченностью и определенностью: незаурядный темперамент, сосредоточенность на своем главном деле, категоричность суждений, непредсказуемость психологических реакций, бескомпромиссность, неминуемо ведущая к изоляции («Одиночества картину / До шедевра довести!»). Постоянный антипод и оппонент поэтессы, объект саркастических, порой преднамеренно грубых выпадов – окололитературная «чернь», псевдоинтеллигенция, склонная кичиться своей «избранностью» и симулировать «духовность». Вместе с тем для простых, искренних, занятых реальным трудом людей у поэтессы всегда достает и доброты, и теплоты: «Но ты когда-нибудь заглядывал в души людей, / Идущих по морозу в слезах?»
Культ творческого усилия в поэзии Мориц основан на глубокой вере в неисчерпаемость потенциальных возможностей человека. Необходимость духовного труда, неприемлемость уступок пустоте и суете не только декларируется в предельно четких, запоминающихся формулах («А если тело ленится пахать / И, как младенц сытый, бьет баклуши, – / Душе придется с голоду сдыхать, / Отбросы жрать, чужие грабить души»), но и подтверждается всем ритмическим, словесным и образным строем лирики Мориц. Стихи, являющие собой пример реально осуществленной гармонии, сами по себе передают читателю тот заряд жизнетворческой энергии, который призван помочь в следовании высокому и суровому этическому кодексу, закрепленному в поэзии Мориц.
Стилевые истоки поэтики Мориц – в «серебряном веке», о чем свидетельствуют и высказывания поэтессы, предложившей термит «ахмацвет» как своеобразную «единицу» женской поэзии в России. В художественной практике Мориц можно увидеть плодотворное продолжение обеих традиций – и ахматовской (зримая пластичность образных деталей, атмосфера таинственности, стройность композиции), и цветаевской (нервная напряженность интонации, лирический максимализм, склонность к гиперболам). К этому надо добавить явственные переклички с блоковским поэтическим миром (тяготение метафор к предельной символической многозначности, оксюморонное соединение «высокого» и «низкого»). Творчество Мориц – редкий пример достаточно гармоничного соединения в индивидуальном новаторском опыте поэтических импульсов, полученных от символистской, акмеистической и футуристической художественных систем.
Стихам Мориц присуща внутренняя музыкальность. Важнейшую роль в ее художественной системе играет редкая для современной поэзии рефренность: повтор или варьирование ключевых строк или строф сообщает стихам смысловую стройность и вместе с тем создает магическую атмосферу. В этой системе наиболее эффективными оказываются точные и внешне неэффектные рифмы, приверженность к которым резко отличает Мориц от других поэтов-шестидесятников новаторской ориентации. Отказ от от ассонансной рифмы, от рифм составных и каламбурных – сознательная установка Мориц: «За мной, за мной – все рифмы нищие, все братство / Моих старух, прекрасных без прикрас...».
Свой индивидуальный и броский поэтический почерк Мориц обрела уже в начале 1960-х годов, и ее дальнейший творческий путь – все более последовательная реализация сразу определившихся возможностей. В этом смысле Мориц относится к тем мастерам, которых Цветаева называла «поэтами без истории»: все стихи, написанные Мориц на протяжении сорока лет, образуют единство, усиленное верностью поэтессы вечным темам жизни и смерти, любви, творчества. Отсюда – повышенная и органичная афористичность стихов Мориц, свободная от псевдофилософской многозначительности и натужного остроумия: «Не бывает напрасным прекрасное»; «Как трудно быть вечным. Как трудно быть новым. / И как все труднее быть новым и вечным»; «И что талант не смесь / Всего, что любят люди, / А худшее, что есть, / И лучшее, что будет».
