19.02.2011 Ю.А.Белецкий
Биографический очерк и разбор трудов:
Николай Сергеевич Трубецкой, князь (16.04.1890-25.06.1938) - языковед, философ, один из лидеров евразийского движения. Сын С.Н.Трубецкого, известного философа, ректора Моск. ун-та. Начал публиковаться в 15-летнем возрасте (в «Этнографическом обозрении» и др. изданиях). В 1908 поступил на философско-психологическое отделение историко-филологического ф-та Моск. ун-та, перешел затем на отделение языка и литературы. В 1913 окончил Моск. ун-т. Слушал лекции в Лейпцигском ун-те (1913—1914). Приват-доц. Моск. ун-та (1915—1916), проф. Ростовского ун-та (1918). С конца 1919 — в Софии, с 1922 — в Вене, проф. славянской филологии Венского ун-та. Член Венской АН (1930). Являлся одним из редакторов непериодического издания «Евразийский Временник»; входил в число ближайших сотрудников (вместе с С.Л.Франком, Н.О.Лосским и др.) редакции журнала «Путь», издаваемого в Париже Н.А.Бердяевым. Исследователь истории славянских языков. Активный участник Пражского лингвистического кружка. В конце 20-х — в 30-х годах в рамках кружка сложилась Пражская школа структуральной лингвистики и фонологии. Лидером фонологического направления был Т. Он разработал принципы, задачи и основные понятия фонологии как особой лингвистической дисциплины. Как пишет А.А.Реформатский в предисловии к кн. Т. «Основы фонологии»,— «это первая фонологическая энциклопедия, классический лингвистический труд XX века».
В социально-культурологической концепции, развиваемой Т., подчеркивается значение самопознания (для Т. «познай самого себя» и «будь самим собой» — два аспекта одного и того же положения) как для жизни отдельного человека, так и для жизни народа: «...при истинном самопознании прежде всего с необычайной ясностью познается голос совести, и человек живущий так, чтобы никогда не вступать в противоречие с самим собой и всегда быть перед собой искренним, непременно будет нравственным. В этом и есть высшая достижимая для человека духовная красота, ибо самообман и внутреннее противоречие, неизбежные при отсутствии истинного самопознания, всегда делают человека духовно безобразным» («Об истинном и ложном национализме» // «Р.М.Е.А.». М., 1993, с. 37). Цель человека — достижение такого образа жизни, в к-ом ярко, полно и гармонично воплощалась бы его самобытная природа. Рассматривая народ как «коллективную личность», Т. видит выражение истинного самопознания народа в самобытной и гармоничной национальной культуре. Создание такой культуры, наиболее полно и ярко выражающий духовную природу народа, его индивидуальный характер, и есть, считает Т., истинная цель всякого народа. Со стремлением к выработке именно такой культуры связывает Т. «истинный национализм» как «безусловный положительный принцип поведения народа», противопоставляя его разновидностям «ложного национализма» — как тем, что подменяют желание «быть самим собой» желанием «быть как другие», так и тем, что связаны с воинствующим шовинизмом, а также с культурным консерватизмом, не допускающим отклонений от созданных в прошлом культурных ценностей или форм быта. В послепетровской России, считает Т., «истинного национализма» не было, замечалась скорее тенденция построить русский национализм по образцу романо-германского — эгоцентрического и шовинистического, к-ая не могла найти успешного завершения уже потому, что в русских отсутствует характерная для романо-гер-манцев наивная уверенность, что люди — только они, и потому их культура — «общечеловеческая цивилизация». Существенным в истории русской культуры Т. считал влияние «туранского» элемента (относя к туранским угрофинские, тюркские, монгольские, «манд-журские», а также ряд северных народов), а характерной для духовного творчества последнего — ясную схематизацию сравнительно небогатого материала, любовь к симметрии, ясность и устойчивое равновевие. Положительно оценивая туранскую психику, Т. видит ее проявления в укладе жизни Моск. Руси -в нераздельности гос. идеологий, материальной культуры, искусства, религии и быта, в государственности, где беспрекословное подчинение распространяется и на самого верховного правителя, подчиненного высшему принципу, являющемуся в то же время руководящей основой жизни подданного (в древней Руси таким управляющим принципом была Провославная вера). Московское государство возникло благодаря татарскому игу, в результате «оправославливания» туранской по своему происхождению государственности. Т. писал: «Для всякой нации иноземное иго есть не только несчастье, но и школа. Соприкасаясь с иноземными покорителями и засильни-ками, нация заимствует у них черты их психики и элементы их национальной культуры и идеологии. Если она сумеет органически переработать и усвоить заимствованное и выйдет, наконец, из-под ига, то о благотворности или вредоносности ига как школы можно судить по тому, в каком виде предстанет освобожденная нация.» (Там же, с. 75). Результатом татарского ига стало образование из конгломерата разрозненных княжеств православного гос-ва, спаянного внутренней духовной дисциплиной и единством «бытового исповедничества», проявлявшего силу эскс-пансии и вовне. Европеизация правящего класса с усиленным привлечением иностранцев разрушила «подсознательную филос. систему» Моск. Руси, основой государственности стала голая сила принуждения. Этот период русской истории Т. характеризует как эпоху «европейского», или «романо-германс-кого» ига. «Большевизм,—утверждает Т.,— есть такой же плод двухсотлетнего романо-германского ига, как московская государственность была плодом татарского ига. ... И когда сопоставишь друг с другом эти два аттестата — аттестат татарской школы и аттестат школы романо-германской, то невольно приходишь к тому заключению, что татарская школа была вовсе уж не так плоха.» (Там же, с. 76).
* * *
Т. предсказывал России колониальное будущие. Избавление от большевизма, считал он, потребует помощи иностранцев, а романо-германский мир постарается поставить дело так, чтобы в обмен на помощь получить Россию в качестве колонии. (Аналогичный, впрочем, результат будет иметь и победа коммунистов в Европе — Россия окажется в подчинении у «передовых» коммунистических государств). Т. рисует перспективы «западного» ига следующим образом: «Значительная часть русской интеллигенции, превозносящая рома-но-германцев и смотрящая на свою родину как на отсталую страну, к-ой «многому надо поучиться» у Европы, без зазрения совести пойдет на службу к иностранным поработителям и будет не за страх, а за совесть помогать делу порабощения и угнетения России. Прибавим ко всему этому и то, что первое время приход иностранцев будет связан с некоторым улучшением материальных условий существования, далее, что с внешней стороны независимость России будет оставаться как-будто незатронутой, и, наконец, что фиктивно-самостоятельное, безусловно-покорное иностранцам русское правительство в то же время будет несомненно чрезвычайно либеральным и передовым. Все это, до известной степени закрывая суть дела от некоторых частей обывательской массы, будет облегчать самооправдание и сделки с совестью тех русских интеллигентов, которые отдадут себя на служение поработившим Россию иностранцам. А по этому пути можно уйти далеко: сначала — совместная с иностранцами помощь голодающему населению, потом служба (разумеется, на мелких ролях) в конторах иностранных концессионеров, в управлении иностранной «контрольной комиссии над русским долгом», а там и в иностранной контрразведке и т.д. Эта служба иностранцам еще не так опасна и не так заслуживает осуждения, тем более что во многих случаях она будет просто неизбежна. Самое вредное это, разумеется, моральная поддержка иностранного владычества. А между тем при современном направлении умов русской интеллигенции приходится признать, что такая поддержка со стороны большинства этой интеллигенции, несомненно, будет оказана. Вот это и есть самое страшное.» («Русская проблема» // Там же, с. 54 — 55). Т. пессимистически оценивал возможность принести пользу стране путем работы в подконтрольных иностранцам политических органах: «.. .могут найтись и честные, идейные люди, которые захотят войти в будущее, угодное иностранцам, русское правительство с тем, чтобы путем упорного труда, соединенного с гибким маккиавелизмом, вывести Россию из-под иностранного ига. Образ Ивана Калиты, упорно и методически творившего великое дело собирания России, в то же время покорно кланяясь Орде, может встать перед этими идейными людьми, как путеводная звезда. Но Иван Калита был самостоятельным князем, не зависящим ни от какого коллективного органа и ни от каких коллег по управлению. Татары не сидели у него на шее в виде посланников или контрольных комиссий, а лишь изредка наезжали за быстро и исправно выплачиваемой данью, предоставляя в остальное время своему даннику полную свободу действия. Положение честного русского человека в правительстве будущей, порабощенной рома-но-германцами России, будет гораздо труднее. Он будет делить власть с «кабинетом», состоящим преимущественно из упомянутых выше проходимцев, из которых каждый с большим удовольствием свергнет своего сослуживца, дискредитировав его в глазах всесильных иностранцев. Сами эти иностранцы будут неусыпно и зорко следить за деятельностью правительства через своих официальных представителей и шпионов. В такой обстановке деятельность нового Ивана Калиты вряд ли окажется очень продуктивной.» (Там же, с. 56). В этих условиях, считал Т., особое значение имеет деятельность той части русской интеллигенции, которая способна организовать «надлежащий духовный отпор иностранному засилью»,— от этого зависит будущее «порабощенной иностранцами России». Имея в виду такую перспективу, П. считал, что центр деятельности русской эмиграции должен переместиться из области политической работы в «область выработки миросозерцания, создания и укрепления самобытной русской культуры.» (Там же, с. 57). Т. видел русскую культуру в «симфоническом» единстве «многонародной нации Евразии», утверждая, что «истинный национализм» каждого отдельного народа Евразии должен сочетаться с национализмом общеевразийским, т.е. с евразийством,— «национальным субстратом того государства, которое прежде называлось Российской империей, а теперь называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая своим национализмом.» («Общеевразийский национализм» // Там же, с. 95).
• Соч.: Европа и Человечество. София, 1920; Верхи и низы русской культуры (Этническая база русской культуры) // Исход к Востоку. Утверждение евразийцев. Кн. 1. София, 1921; Об истинном и ложном национализме // Там же (переопубликовано в «Р.М.Е.А.»); Русская проблема // На путях. Утверждение евразийцев. Кн. 2. М.— Берлин, 1922 (переопубликовано в «Р.М.Е.А.»; Религии Индии и христианство // Там же; Соблазн Единения // Россия и Латинство. Берлин, 1923. О туранском элементе в русской культуре // Евразийский временник. Берлин. 1925. Кн. 4 (переопубликовано в «Р.М.Е.А.»); Мы и другие // Там же; Наследие Чингисхана. Берлин, 1926; К проблеме русского самопознания. Собрание статей. Евразийское книгоиздательство. Париж, 1927; К украинской проблеме. Париж, 1927; Общеевразийский национализм // Евразийская хроника. Вып. 9. Париж, 1927 (перепубликовано в «Р.М.Е.А.»); Polishe Studien. Wien, 1929; Das morphologische System derrussischen Sprache. Prag, 1934; Руководство для фонологических описаний. Брно, 1935; Основы фонологии (на нем. яз. 1938, 2-е изд. 1958, на русск. яз. 1960); Мысли об индоевропейской проблеме / / Вопросы языкознания. 1958. № 1; Об одной особенности западно-славянских языков // Там же. 1959. № 2; Некоторые соображения относительно морфонологии / / Пражский лингвистический кружок. М., 1967.
http://www.rustrana.ru/article.php?nid=12777
