Досье личности

Ценность: 4,727 (22)

Симпатия: 4,818 (22)

дата обновления - 2017-08-14

просмотров - 19

СЕВЕРЯНИН Игорь

Другое имя: Лотарев Игорь Васильевич – наст. имя и фам.

Имя латиницей: Severyanin Igor`

Пол: мужской

Дата рождения: 16.05.1887

Место рождения: Петербург, Россия

Дата смерти: 20.12.1941 Возраст (54)

Место смерти: Таллинн, Эстония

Знак зодиака: Телец

По восточному: Свинья

География: РОССИЯ, ЭСТОНИЯ.

Ключевые слова: автор, литература, ЛИЧНОСТИ журнал, переводчик, писатель, поэт.

Anno: 1918

Игорь СЕВЕРЯНИН

российский поэт. Родился в семье военного инженера, мать из дворянского рода Шеншиных.

Среди относительно близкой родни – советская феминистка и дипломат А. М. Коллонтай и известная оперная певица Е. К. Мравина. Жил в Петербурге; в 1896 г. отец, разъехавшись с матерью, забрал его в окрестности Череповца, где они прожили до 1903 г. После краткого пребывания с отцом на Дальнем Востоке в 1904 г. поселился с матерью в Гатчине под Петербургом. Систематического образования не получил. Своим литературным дебютом считал публикацию стихотворения «Гибель "Рюрика"» во втором номере журнала «Досуг и дело» за 1905 г., однако еще до этого, с 1904 г. начал выпускать на свои средства стихотворные брошюры (всего их вышло 35).

Всероссийскую известность приобрел в 1910 г., когда Л. Н. Толстой уничтожающе отрицательно отозвался о стихах Северянина. Этот отзыв попал в газеты и, как писал сам поэт, «...с тех пор каждая моя новая брошюра тщательно комментировалась критикой на все лады, и с легкой руки Толстого меня стали бранить все, кому не было лень». Известности Северянина много способствовали В. Я. Брюсов и Ф. Сологуб. Своими учителями он провозглашал ныне практически совсем забытых поэтов, приобретших известность в 1880-е гг., – К. М. Фофанова и М. А. Лохвицкую, которые для символистов выглядели лишь робкими предшественниками. Таким образом, он формулировал свою позицию в литературе, считая себя миновавшим уроки символизма и сразу оказавшимся в постсимволизме. К моменту выхода в свет «Громокипящего кубка» (1914), который за 5 лет выдержал 9 изданий, Северянин уже был «повсеградно оэкранен», т. е. всероссийски знаменит. Немало для его популярности сделало литературное течение, названное «эгофутуризмом» (сам термин появился весной 1911), а уже в самом начале 1912 г. был издан написанный Северянином манифест «Скрижали» в брошюре «Пролог «Эго-футуризм». Эпатирующие выступления эгофутуристов неизменно привлекали внимание прессы, несмотря на эфемерный характер этой школы, от которой он отрекся в специальной стихотворной листовке «Эпилог "Эго-футуризм"» уже в октябре 1912 г. Однако в глазах современников он по-прежнему оставался эгофутуристом и вождем целого литературного направлении. В 1912 г. намечался его контакт с «Цехом поэтов» и будущими акмеистами, однако реального сотрудничества не получилось. Росту популярности поэта способствовали его турне по России с чтением стихов, иногда вместе с другими поэтами (в т. ч. и с В. В. Маяковским и Д. Д. Бурлюком).

С началом Первой мировой войны число изданий его сборников значительно сократилось. Если первые книги открывали читателям автора в высшей степени своеобразного, то последующие выглядели повторением уже хорошо известного. Особое разочарование газетной и журнальной критики вызвали его стихи, написанные после начала Мировой войны. На фоне русской поэзии Серебряного века творчество Северянина стоит несколько особняком. Славу ему принесли стихи (сам он называл их придуманным словом «поэзы») начала 1910-х гг., очень часто вызывавшие обвинения в манерности, вычурности, неоправданно частом употреблении неологизмов и пр. Однако время показало, что именно парадоксальное сочетание поразительного временами безвкусия с энергией стиха («Стих его отличается сильной мускулатурой кузнечика», как писал О. Э. Мандельштам), природной напевностью, краткой точностью многих эпитетов заставляет считать его безусловно заслуживающим пристального внимания. Наиболее проницательным критикам казалось, что поэзия Северянина есть голос современного человека, оказавшегося в резко меняющейся социальной и бытовой обстановке («...прямо культурное событие», сказал о ней Н. С. Гумилев). Вторжение множества новых предметов в жизнь, меняющую свой темп и ритм, установление более тесных контактов с Западом, урбанизация, затушевывание моральных норм выглядели достаточным оправданием его творчества, тем более, что его можно было читать не только как лирику, написанную от своего лица, но и как иронический портрет лирического героя, не совпадающего с автором. Такому отношению способствовал сам Северянин, говоря, что он «не лирик, а ироник». Довольно отчетливое противопоставление гротескно-элегантной городской жизни, изображенной в наиболее прославленных стихах Северянина, и близкого к природе существования, также возможного для современного человека, выглядело естественной традицией русской поэзии, облекающейся в новаторские, но вполне приемлемые для современности формы. Однако дальнейшее развитие его поэзии показало, что критики приписывали ему больше, чем было на самом деле. То, что могло читаться как ирония – на деле было вполне серьезным, казавшиеся необычными и своеобразными стихотворные размеры стали повторяться, неологизмы, строившиеся по уже знакомым словообразовательным моделям, потеряли прелесть новизны. Но хуже всего оказалось то, что «душа современного человека», которую пытались увидеть в его стихотворениях, оказалась пустой и ничтожно. Эта искренность, однако, имела мало отношения к действительной жизни поэта, скорее она легитимизировала его право преображать низкую действительность в возвышенные картины. Герои стихотворений Северянина роскошествуют в дворцах и «озерзамках», тогда как сам автор и большинство его читателей живут в обстановке весьма прозаической. Хотя о оставался еще популярен, наиболее тонкие его критики (преимущественно из числа поэтов) уже писали об упадке его творчества после кратковременного взлета.

С 1912 г. он нередко посещал летом эстонскую деревню Тойла, которая с 1918 г. становится его постоянным прибежищем до 1935 г. В феврале 1918 г. отправляется в Москву, где на вечере в Политехническом музее был «королем поэтов», победив в открытом соревновании Маяковского и Каменского (или, по другим сведениям, К. Д. Бальмонта). После этого с большим трудом Северянин добирается до Тойлы и вернуться оттуда в Россию уже не может, оставаясь «дачником». Для читателей, следивших за литературой русского авангарда, и сам Северянин, и его стихи выглядели в это время безнадежно устаревшими. Впрочем, люди с более традиционными поэтическими вкусами даже и в это время чувствовали очарование его стихов, особенно ранних. В 1921 г. он женился (единственный законный брак) на дочери хозяина дома, где он жил в Тойле, – Фелиссе Круут, что еще более привязало его к Эстонии. О жизни в небольшой рыбацкой деревне, осложняемой тяжелым материальным положением, он говорил с любовью, однако в воспоминаниях о нем прорываются и иные ноты. Из Эстонии нередко отправлялся на гастроли по Европе (Литва, Латвия, Германия, Финляндия, Польша, Чехословакия, Франция и др. страны). Он довольно много печатался в газетах русской эмиграции, однако в солидные журналы его стихи практически не принимают. Помимо стихов, публиковал мемуарную и очерковую прозу. Время от времени его творчество вызывало довольно оживленную полемику, но чаще воспринималось как явление далекого прошлого. И сам Северянин предпочитал держаться в стороне от эмигрантской печати и поэзии, весьма резко их оценивая. Большая часть поэтов русской эмиграции платила ему тем же. В 1920-30-е гг. много переводит эстонских поэтов, выпускает книгу переводов «Поэты Эстонии» (1929) и сборники стихов Х. Виснапуу, А. Раннита, М. Ундер. После присоединения Эстонии к СССР в 1940 г. демонстрирует лояльность новой власти, печатаясь в местных газетах и изредка в московской печати. После начала войны между Германией и СССР он обратился с просьбой об эвакуации в глубь России, но остался в Эстонии. Его стихотворения и поэмы эстонского периода вызывали и продолжают вызывать разноречивые отклики критики. Постепенно его поэзия отказывается от того, что можно было бы расценить как футуристические новации, приходит к «новой простоте», но за ней еще более явственно обнаруживается внутренняя несамостоятельность поэта, отсутствие в его поэзии собственного художественного мира, вялость стиха. Почти пропадают провалы вкуса, но и запоминающиеся стихотворения исчезают, уровень поэзии становится ровным, но весьма средним.

Медиа (6)